— Пойдемте, матушка, в самом деле, — промолвил Базаров и повел в дом ослабевшую старушку. Усадив ее в покойное кресло, он еще раз наскоро
обнялся с отцом и представил ему Аркадия.
Неточные совпадения
— Родя, милый мой, первенец ты мой, — говорила она, рыдая, — вот ты теперь такой же, как был маленький, так же приходил ко мне, так же и обнимал и целовал меня; еще когда мы
с отцом жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что был
с нами, а как я похоронила
отца, — то сколько раз мы,
обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали.
Увидавшись в первый раз после шестилетней разлуки,
отец с сыном
обнялись и даже словом не помянули о прежних раздорах; не до того было тогда: вся Россия поднималась на врага, и оба они почувствовали, что русская кровь течет в их жилах.
Они
с восклицаниями и, как мне показалось, со слезами
обнимались и целовались
с моим
отцом и матерью, а потом и нас
с сестрой перецеловали.
Отец с досадой отвечал: «Совестно было сказать, что ты не хочешь быть их барыней и не хочешь их видеть; в чем же они перед тобой виноваты?..» Странно также и неприятно мне показалось, что в то время, когда
отца вводили во владение и когда крестьяне поздравляли его шумными криками: «Здравствуй на многие лета,
отец наш Алексей Степаныч!» — бабушка и тетушка, смотревшие в растворенное окно,
обнялись, заплакали навзрыд и заголосили.
В самую эту минуту проснулась мать и очень удивилась, увидя, что мы
с отцом обнимаемся.
Наташа плакала. Они крепко
обнялись друг
с другом, и Алеша еще раз поклялся ей, что никогда ее не оставит. Затем он полетел к
отцу. Он был в твердой уверенности, что все уладит, все устроит.
Я назвал свое имя.
Отец Вавила посмотрел на меня, и на его добродушно-хитрых губах показалась улыбка. Я тоже не удержался и улыбнулся. Мистификация моя не удалась: он узнал меня; мы
обнялись со стариком, много раз сряду поцеловались и ни
с того ни
с сего оба заплакали.
Это помирило все недоумения моего
отца, который все-таки не ожидал такого обширного доброжелательства со стороны владыки и, не зная, что ему на это ответить, вдруг бросился ему на перси, а той простер свои богоучрежденные руки, и они
обнялись и смешали друг
с другом свои радостные слезы, а я же, злосчастный, о котором всё условили, прокрался тихо из дверей и, изшед в сени, спрятался в темном угле и, обняв любимого пса Горилку, целовал его в морду, а сам плакался горько.